[Paradigm]

Уважаемые участники, друг мучается с курсовой по теме "Гендерные различия в восприятии юмора в английском языке".
Кто-нибудь может помочь литературой или может быть писал что-то подобное? Помогите, пожалуйста, он уже не успевает)

---

несколько вопросов по языкознанию..

[Hemem]

уважаемые коллеги, пишу реферат по языкознанию, в основе - лекции, но какие-то вещи лектор очень по верхам пробегал, и остались пробелы.


1. какие могут быть примеры многомерной и одномерной знаковой системы?
2. какие есть классификации знаковых систем, кроме "вторичная естественная вероятностная многомерная динамическая " и классификации Соломоника?
3. нашла в одной статье то, чего не очень понимаю - в разных языках разные части речи обладают разной смысловой нагрузкой. в русском языке богатое по смыслу существительное, и относительно бедный глагол. В английском языке соотношение обратное – богатый глагол и бедное существительное. Также в этом ряду почему-то давались "перечисляющие языки" - Китайский язык – перечисляющий, все новые слова создаются комбинацией уже существующих элементов.


пока ищу сама, но конкретики в сети не нахожу, а сдавать, черт ,уже сегодня. из литературы дома- только Отсутствующая структура и Реформатский (переехали недавно)

@темы: язык и культура

---

Кто-нибудь занимался по этим учебникам?

[Laighto]

Уважаемые лингвисты! Вспомните, будучи еще школьниками вы не занимались по этим учебникам:

Если да, к вам будет просьба. И это никак не связано с помощью по заданиям, если что.

---

Звуки английского и их значение

[esta_noche]

Уважаемые знатоки и любители языка. Вот уже 2ю неделю копаюсь в недрах интернета, пытаясь выяснить хоть значение звуков английского языкаю В итоге, все,что мною было обнаружено-каббалистические теории и расшифровки, которые еще больше похожи на зашифровки=) Кому-нибудь что-нибудь известно пр значение звуков? Ну или букв..
ЗЫ вообще-то меня интересует эвфония..не зря же используется ассонанс или аллитерация, например, во фразеологии..

@темы: фразеология, фонетика

---

[ми ди я]

Помогите, пожалуйста, впервые пишу курсовую работу, очень мало материла.
Тема курсовой: "Словообразовательная категория единичности."

---

лекции

[Frau Wendt]

Я знаю, что здесь есть люди с опытом подготовки и чтения лекций. Мне надо подготовить одну лекцию стандартную на 1 час 20 минут студенческую, читать ее не надо. Подскажите, какой объем материала входит в это время? Сколько это будет в печатных страницах?

---

[inannaterme]

А кто знает смысл предложения

Buffalo buffalo Buffalo buffalo buffalo buffalo Buffalo buffalo

тому с полки пряник!
(Я-то знаю, я вас развлекаю, дорогие сообщники ))

@темы: грамматика

---

Глаголы движения

[LudkaEvgenevna]

Здравствуйте, уважаемые лингвисты!
Подскажите, пожалуйста, какую-нибудь литературу, где можно найти материал для курсовой работы на тему: "Методы исследования семантики языковых единиц на примере глагола движения". Буду Вам очень благодарна.

@темы: коммуникативная лингвистика, язык и культура, узус и норма, когнитивная лингвистика, функциональная лингвистика, дискурс, организационное, грамматика, фразеология, стилистика, фонетика

---

Разыскивается автор по лингвострановедению США

[Frau Wendt]

Уважаемые сообщники,
меня заказчики ввергли в панику, может быть, вы сможете мне помочь?
Пишу реферат про Юг США, в общем-то, это не особая проблема. Но в заявке указано следующее, цитирую: "Основной автор - Супацкая Л.Л.". Яндекс с гуглом такую не знают вообще! Такое бывает? Попробовала другие варианты написания - Сулацкая, Сугацкая - нет таких авторов литературы по нужной мне тематике! Может кто из вас знает, что тут мои дурные студенты имели в виду?

За других авторов учебников по страноведению Америки тоже буду благодарна, кстати


---
Господи, я поняла, кто это был.
Ирина Супоницкая. Это ж надо было так написать, чтоб никто не понял
Нашла случайно

@темы: язык и культура

---

"Сетевая литература" и завершение постмодернизма

[Фердинанд Касачужица]

Делюсь найденной на просторах интернета статьёй, показавшейся мне весьма интересной.
Если подскажете автора - буду признателен.

"Сетевая литература" и завершение постмодерна
Интернет как место обитания литературы
• Введение ("шаманская практика", "два источника")
• 1. Интернет и литературная среда
• 2. "Смерть печатного станка" и судьба графомана
• 3. Интернет и физиономия автора
• 4. Сетевые "игры в бисер" и рождение активного читателя
• 5. Гипертекст, "книга книг" и новый виток интертекстуальности
• 6. Интернет и завершение постмодерна
• Примечания
Рассуждения о том, как влияет Интернет на культуру, и чего в этом влиянии больше - хорошего или плохого, постепенно выходят за рамки сетевой среды, где они давно уже стали излюбленной темой, и вырастают в своеобразный жанр футурологической публицистики, - утопии или антиутопии, в зависимости от личных наклонностей автора.1 "Интернет", так же, как несколько раньше "постмодерн", "масс-культура", "демократия", "коммунизм", "фашизм", усилиями масс-медиа превратился в очередное "трансцендентальное означающее". В знак, который воспринимается как "символ веры", - и в первую очередь как вражеский символ веры, к которому подвешивается связка страхов и комплексов, обитающих в коллективном бессознательном.2 Возможно, чтобы как-то противодействовать этой тенденции, стоило бы взять за образец шаманскую практику терапевтической манипуляции знаками-фетишами, - например, навести между ними разнообразные перекрестные связи: скрестить "постмодерн" с "Интернетом", "демократию" с "фашизмом", "сексуальную революцию" с "традиционализмом", и т.д. В любом случае, хорошим тоном здесь будет "в доме повешенного говорить о веревке". Если речь идет о влиянии Интернета на литературу и литературную среду, в сетевых изданиях полезно подчеркивать мрачные и опасные стороны этого феномена, в печати - наоборот, выдвигать на первый план светлые и утопические моменты.
Если отвлечься от особенностей жанра утопии, невольно подталкивающих к поиску экзотики, становится ясно, что весь спектр влияний глобальной Сети на культуру сводится всего лишь к двум факторам, которые сами по себе довольно очевидны и ничего экзотического не содержат. Первый из этих факторов - конец монополии печатного станка. С распространением Интернета теряется необходимость в этом посреднике между производителями и потребителями текстов и идей. Деятельность по распространению текстов, а значит, и по производству текстов, которое так или иначе ориентируется на читателя, на потребителя, больше не связана с книгоиздательским бизнесом и выработанными социумом механизмами его регулирования. По крайней мере в одном, не столь уж несущественном аспекте, происходит эмансипация мира идей от социальной машины.
Второй фактор - смерть расстояния. Интернет погружает нас в состояние перманентного конгресса, конференции, когда люди, разбросанные по разным концам Земли, имеют возможность собраться как бы в одном зале. Все происходит здесь и теперь - а значит, исчезает не только пространство, но и время. Если типичный срок публикации в толстых журналах - это месяцы, то в Интернет идеи и тексты поступают прямо в момент их рождения. Соответственно, дискуссия, которая в печати растягивается на многие месяцы и годы, в Интернете может уложиться в считанные дни. Эта безинерционность глобальной Сети в принципе способна во много раз увеличить интенсивность интеллектуальной жизни.
К этим двум факторам и сводится все то принципиально новое, что привносит с собой Интернет в литературу. Все остальное является либо их следствием, либо дальнейшим развитием того, что в зародыше присутствовало еще до рождения Интернета (гипертекст, разнообразные литературные игры и коллаборативные проекты, и т.д.). С этой точки зрения, Интернет для литературы - это всего лишь новая среда обитания. Литература, попавшая в Интернет, не образует какой-то целостности жанра или отдельного культурного ареала, поскольку сетевое продолжение или, если хотите, сетевое освобождение переживают все без исключения жанры и культурные ареалы литературы.
Перед лицом новых технических возможностей трансформации подвергается вся литература целиком, а не какая-то отдельная ее часть. Интернет как среда - это более естественное местообитание текста, чем печатная книга, намертво связанная с архаично-репрессивной системой книгоиздания. Освобождая литературу от назойливого стука печатного станка, Сеть во многом возвращает ее к древней практике распространения манускриптов, процветавшей до эры модерна, - то есть, она не столько привносит в литературу что-то новое, сколько возрождает хорошо забытое старое. Гуманитарии, и вообще "люди Текста", по привычке недоверчивые к технике, должны понять, что в данном случае техника приходит не на пустое место, а для того, чтобы ниспровергнуть власть другой техники, - более древней, грубой и варварской, - чтобы уничтожить установленную Гутенбергом пятисотлетнюю тиранию печатного станка.
Если суммировать все, что сегодня говорится и пишется по этому поводу, эмансипация литературы от власти расстояния и власти печатного станка, которую несет Интернет, имеет шесть главных аспектов. (Перечисляю их без претензии на систематичность.)
(1) Интернет - весьма удобная с технической точки зрения среда, идеальная для публикации, распространения, обсуждения, коллективного создания текстов, - среда, куда рано или поздно переместится центр литературной жизни.
(2) С появлением Интернета существенно меняется судьба текста в обществе. Тот факт, что для публикации и сколь угодно широкого распространения текста не нужно посредничество печатного станка, не нужны деньги, власть, и т.п., не только перестраивает всю цепочку властно-коммерческих отношений, стоящих за литературой, но влияет на форму и содержание самих текстов.
(3) В Сети совсем по-иному смотрится фигура автора и привычные отношения между автором и читателем. Учитывая безграничные возможности мистификации и умножения "виртуальных личностей", "автор" в Интернете превращается чуть ли не в особый жанр литературного творчества. Кроме того, в Сети уменьшается, а иногда и вообще исчезает охранявшаяся книгопечатанием статусная дистанция между автором и читателем, что неминуемо сказывается на них обоих.
(4) Интернет дает комфортные условия для расцвета ранее маргинальных жанров и типов литературного творчества. Он переставляет акцент с продукта на процесс творчества и в перспективе приводит к рождению принципиально новой фигуры - "активного читателя", давней мечты интеллектуалов XX века.
(5) Отменяя власть печатного станка, в том числе и в ее позитивных, конструктивных аспектах, Интернет выступает как источник опасности, как носитель потенциально деструктивного начала, воплощением которого является интернетовский гипертекст. В гипертекстовой среде Интернета происходит частичная автодеконструкция любого текста.
(6) Интернет знаменует собой именно завершение постмодерна в литературе, а не просто воплощение его проектов в удобной для этого технической среде. Отменяя в литературе модерн, то есть вычищая из нее следы печатного станка и единого исторического времени, Интернет вместе с этим отменяет и постмодерн, как последнюю, завершающую фазу модерна. Интернет в концептуальном плане возвращает нас к премодернистской эпохе.
--- к оглавлению ---
1. Интернет и литературная среда
Интернет постепенно превращается в место, где впервые появляются новые, еще никому не известные имена, - в то единственное место, где они в норме только и будут появляться.3 Это полигон для молодых авторов, которые еще только учатся находить свой язык и собственного читателя, и в то же время - тихая пристань для тех, кому так и не удалось этого сделать. Несмотря на неизмеримо большую доступность сетевой публикации по сравнению с печатной, не нужно особенно обольщаться по этому поводу, и наоборот - не нужно пугаться хаоса, который это может повлечь за собой. "Публикация" в Интернете - нечто принципиально иное, чем печатная публикация. Последняя неотделима от промоушена (хотя бы минимального), - книга появляется в магазинах, попадается на глаза критикам, библиографам, и т.д. Если не вся читающая публика, то по крайней мере те, кто регулярно следит за новинками или хотя бы время от времени заходит в книжный магазин, так или иначе узнают о ее существовании. При публикации в Интернете промоушен превращается в отдельную задачу. Интернет - среда, рассчитанная на активный поиск информации. Сам бесконечный объем Сети (320 миллионов документов) приводит к тому, что для человека в этой среде существуют только те страницы, те сетевые сообщества, о которых он знает и желает знать, - весь остальной Интернет для него как бы не существует. Из того, что вы вывесили текст на какой-нибудь веб-страничке, еще не следует, что его кто-нибудь прочитает или хотя бы заметит. Если текст появился на сайте, о котором никто не знает, мы получаем эффект послания в бутылке, брошенной в океан, - с равным успехом можно отпечатать 10 экземпляров на ксероксе и разбросать в метро. А чтобы попасть в престижное электронное издание или в популярную библиотеку, придется пройти какой-то отбор по качеству, как и в любом печатном издании. В этом смысле узловые точки, вокруг которых вертится литературная жизнь, - журналы, литературные клубы, конкурсы, - не только не отмирают с появлением Интернета, но наоборот, имеют для сетевой литературы даже большее значение, чем для печатной.
Уже сегодня значительный сектор Интернета "взял на себя функции глобального и круглосуточного литературного салона".4 Дальше всего здесь продвинулся такой по определению футуристический жанр, как фантастика (научная фантастика, фэнтэзи, киберпанк). Здесь граница между печатной и сетевой литературой практически не ощущается: один и тот же набор авторитетов и значимых событий, те же самые критерии оценки; мэтры этого жанра активно осваивают сетевое пространство и чувствуют себя там как рыба в воде; они же задают и структуру этой литературной среды, выступая как естественные центры притяжения.5
Иначе обстоит дело с литературой, которую можно назвать серьезной и высокохудожественной (авангард, продвинутый мэйнстрим, и т.д.). Если иметь в виду не просто коллекции текстов, перенесенных в Интернет, а центры активности, вокруг которых кипит сетевая литературная жизнь,6 то здесь сетевая литература во многом замкнута на себя и отгорожена как от "большой литературы", так и от "переднего края литературы". Это своего рода параллельный мир, обитателей которого (особенно молодых авторов) не без основания упрекают в дилетантизме, вторичности, подражательности, в отсутствии сколь-нибудь оригинальной культурной программы.7
При желании объяснить эту ситуацию, обычно ссылаются на особенности переходного периода. Интернет существует всего лишь несколько лет, и у нас в стране освоен в основном технически ориентированной молодежью. Консервативные в своих привычках люди гуманитарного склада в большинстве своем еще не успели осознать все выгоды, которые предоставляет эта среда.8 Со временем, когда Интернет перестанет быть экзотикой, искусственная граница между сетевой и печатной литературой начнет стираться, а сетевая литературная жизнь станет отражением и продолжением внесетевой. Намечаются и первые попытки такого стирания границ, - например, конкурс русской сетевой литературы "АРТ-Тенета-97", в состав жюри которого организаторам удалось привлечь ряд авторитетных фигур (в частности, Битова и Стругацкого).
Есть и другая точка зрения. В сетевой литературе, как в зеркале, отражается общая ситуация, сложившаяся в отечественной культуре. "Большая литература" сегодня точно также не представляет единства, расколота на множество игнорирующих друг друга сообществ, а те из них, что причисляют себя к авангарду, отдают эпигонством и выстраивают свою программу из давно пережеванных или заимствованных идей. В этом смысле, сетевая литература, со всеми ее недостатками, не является каким-то печальным исключением из общего правила. Напротив, именно с ее помощью скорее всего и найдет свое разрешение главная проблема современной литературы - "потеря читателя", которая лежит в истоке всех остальных проблем.
Резкие социальные метаморфозы последних лет привели к тому, что писатель потерял отчетливое представление о своем читателе, о том, какой он, чего он хочет от современной книги. Если отвлечься от массовой коммерческой литературы (криминальное чтиво, розовые романы, и т.д.), писатели пишут в основном сами для себя, для узкой окололитературной тусовки. Иногда эта ситуация возводится в некий общий закон и делается вывод о "конце литературы", которая вытесняется поп-культурой и более агрессивными видами искусства (музыка, кинематограф). Все же, применительно к России, дело здесь скорее не в конце литературы, а именно в незнании читателя, в изоляции авторов от потенциального читателя. Ведь читатель конструирует писателя точно так же, как и писатель читателя. Голос автора не может раздаваться в пустоту, ему нужна конкретная читательская физиономия. С этой точки зрения перемещение литературной жизни в Интернет, где легко можно обеспечить непосредственный контакт с читателями, интенсивную обратную связь, способно доставить множество сюрпризов, открыть целые еще неразработанные "пласты" читателей, которые ждут-недождутся, когда наконец появится их автор. Конечно, сегодня массовый читатель, особенно в провинции, с Интернетом не знаком. Но судя по нынешним темпам компьютеризации, не так уж далеко то время, когда Интернет станет столь же привычным, как телевизор. К тому же, нужно иметь в виду, что люди, составляющие сегодня в России основную массу пользователей Интернета, вкусы которых так или иначе отражает или пытается отражать нынешняя "сетевая литература", это не просто "случайная выборка населения", а срез грядущего постиндустриального общества. Усредненный портрет нынешнего пользователя Сети, и особенно портрет "сетевого интеллектуала", представителя технической и организационной элиты из поколения 20-30-летних, - это портрет будущей России.
Контакт с читателем, изучение читателя, анализ его вкусов и культурных запросов (что в читателе следует принять за данность, а что - нужно и можно изменить), - все это может доставить литературе необходимую точку опоры. Для этой цели идеально подходит форма, которую стихийно принимает типичное сетевое сообщество: это скорее открытый клуб или светский литературный салон в духе XVIII века, чем отгороженная от внешнего мира литературная школа или союз профессиональных литераторов. Ведь эта задача - поиск и воспитание собственного читателя - требует не просто представить себя в Интернете, не просто переносить в Интернет плоды своего творчества (это как раз нетрудно, и в отношении многих современных авторов уже сделано), а именно переместить в Интернет литературную жизнь, сделать ее открытой и прозрачной, создать там настоящие центры притяжения (подобные уже существующим сетевым сообществам), вокруг которых действительно кипела бы жизнь. Словом, нынешнюю сетевую литературу нужно рассматривать не как явление переходного периода, постепенно уходящее в прошлое, а наоборот, как осторожный намек на будущее литературы.
Сеть - это не только пространство, куда постепенно перемещается литературная жизнь, но еще и пространство, где эта литературная жизнь способна обрести настоящее единство, вопреки географическим расстояниям и государственным границам. Вспомним. что русская культурная общественность в настоящее время географически разбросана как минимум по трем континентам. Вспомним, сколь ничтожными тиражами выходит сегодня серьезная литература, и какие проблемы возникают с ее распространением в провинции. Есть надежда, что именно с помощью Интернета мы когда-нибудь преодолеем и такую нелепую особенность русской культурной жизни, как ее сосредоточенность исключительно в столицах, когда "провинция" игнорируется и прозябает в полном небытии. Интернет как культурная среда, с его безграничными возможностями для открытого обмена мнениями, все больше и больше будет составлять конкуренцию толстым журналам в их современной форме, а точнее - будет постепенно "перетаскивать" их в Сеть за собой.9
--- к оглавлению ---
2. "Смерть печатного станка" и судьба графомана
Сегодня еще рано говорить о "конце печатной книги". Вряд ли Интернет способен серьезно с ней конкурировать, - скорее наоборот, он дополняет печатную литературу и играет роль инструмента рекламы.10 Это доказывает опыт тех авторов, чьи книги прекрасно продаются, несмотря на то, что присутствуют в электронных библиотеках или даже появляются там раньше, чем попадают в печать.11 Это доказывает и опыт журналов, которые выходят параллельно в Сети и на бумаге. Если конкуренция и существует, ее оказывает не литературный сектор Интернета, а та его область, где господствуют компьютерные игры, видео, музыка, которые отучают человека от чтения книг.
Все же, в одном вполне определенном смысле можно говорить о "смерти печатного станка". Отменив его монополию, Интернет низвел печатный станок до уровня рядового технического средства. Раньше печатный станок был чем-то гораздо большим, чем просто техническое средство, он не остался простым инструментом тиражирования, посторонним к внутреннему содержанию текста, но тысячью способов проник в его структуру. Сегодня нам не просто даже увидеть, где и каким образом он врос в структуру текста, в сознание читателей и писателей, воспитанных на печатной книге, - а без такого понимания даже в Интернете литература будет жить по старым законам. Освенцим Гутенберга все еще ждет своего Нюрнбергского процесса. Сегодня эти свинцовые оковы настолько приросли к телу литературы, что мы их уже и перестали замечать. И еще долго, на протяжении целых столетий, в каждом тексте будут ощущаться их следы, как несмываемая метка на руке выросших в концлагере детей.
Не зря культурологи, от Шпенглера до Маклюэна, считали печатный станок настоящим символом эпохи модерна. Это и есть символ эпохи, когда литературой заправляла идеология и коммерция, а тиражирование текстов было одним из важнейших инструментов управления социальной машиной. Тиражируемая печатная книга модернистской эпохи по сути своей обращена не к человеку, а к "покупателю книжной продукции", к "единице читательского спроса", т. е. к определенной социальной прослойке. Над нею гласно или негласно довлеет требование максимизировать тираж и минимизировать издержки производства и сбыта. Книга, которая нужна всего лишь сотне человек, разбросанных по разным концам планеты, с точки зрения модернистского книгопечатания не имеет права на существование. Только Интернет открывает дорогу для текстов, которые изначально, еще в момент написания, не предназначены для тиражирования многотысячными тиражами и обращены к конкретному, избранному кругу читателей. Интернет в этом смысле - идеальная среда для культурной дифференциации, для кристаллизации автономных культурных групп. Пожалуй, это и есть то главное, что он приносит с собой: возможность создавать объединения близких по духу людей, автономные культурные пространства, создаваемые не по случайным - географическим, экономическим, социальным, - а по имманентным культуре принципам.
Все это становится очевидным при анализе такой фигуры, как "графоман". Графоман - это явление печатной эры, когда между писателем и читателем вклинился печатный станок и инстанция, которая решает - давать книге жизнь или не давать. До возникновения книгопечатания, пока не возник этот "запретный плод", графоманов не было, - не было их, скажем, в античности или в средние века. "Графоман" как социальный тип - это не столько "неудавшийся профессионал", сколько "опустившийся дилетант", который, в рамках эпохи модерна и стереотипов, которые тогда господствовали, не смог полноценно реализовать свое писательство как хобби, и потому вынужден был покуситься на то, чтобы превратить его профессию. Ведь и саму дихотомию профессионал/дилетант породили именно условия модернистской эпохи с ее потогонной системой, требованием максимальной специализации и тенденцией превращать человека в бездумную социальную молекулу, в винтик общественного механизма. В эту систему не вписывался человек, который пишет для немногих близких ему по духу людей, а не для того, чтобы заработать на жизнь или выполнить социальный заказ. Будущее, по-видимому, именно за такой, "малой" литературой. Она более естественна, чем "большая". Не странно ли, что люди из кожи вон лезут, чтобы отличаться от других прической и одеждой, - и в тоже время читают книги, отпечатанные стотысячными тиражами?
В категорию "графоманов" попадали не только авторы, не дотягивавшие по уровню до некоторого среднего стандарта, и не только те, кто выбивался за рамки цензурных запретов, но и те, кто просто нарушал жанровые границы эпохи модерна. Относительная жанровая чистота модерна - это не столько естественное явление, сколько результат искусственной культивации, продукт цензуры, - как внешней цензуры редактора и издателя, так и внутренней цензуры в голове у автора, заботящегося о судьбе своей книги. Человек, который готовит текст для печати, с самого начала держит в уме эти жанровые рамки, он рассчитывает либо на определенную категорию массового читателя ("читатель детективов", "читатель розовых романов", и т.д.), либо на определенное профессиональное сообщество (если речь идет о научной литературе). В обоих случаях речь идет об уже сложившихся и хорошо известных издателю референтных группах. Исчезновение этой "жанровой цензуры" ввергает авторов и читателей в первозданный жанровый хаос, из которого постепенно вычленяются новые, невиданные доселе жанры со своими жанровыми границами. Жанры, принципиально ориентирующиеся на сетевую, на "малую литературу", на литературу для немногих.
Сегодня в жанр превращается сам автор, которому приходится самостоятельно конструировать своего читателя, "приручать" его к себе. В условиях переизбытка информации полюбившееся имя автора с большей верностью гарантирует качество текста, чем формальные жанровые рамки и существующие экспертные механизмы, - в результате "авторская метка" получает приоритет над "жанровой меткой". Становится не важно, о чем именно и как ведет речь данный автор, - философия это, беллетристика, фантастика, публицистика, поэзия, - на первый план выходят характеристики его сознания, его воображение, его манера письма, неповторимым образом трансформирующие реальность в текст. Можно говорить о своего рода "персональной жанровости" современного текста. Это происходит не только в сети, но и в печатной литературе, однако там этот процесс сдерживается силами инерции. Тираж должен быть распродан, и книга, которая сама создает свою "референтную группу", которая создаст своего читателя, быть может, только через несколько лет или десятилетий, издателю не нужна. С другой стороны, и сетевые авторы тоже пока бессознательно ориентируются на устоявшиеся жанровые рамки. Когда Интернет превратится в основной инструмент книжной рекламы, процесс трансформации пойдет гораздо быстрее.
Впрочем, еще раз повторю, здесь Интернет не столько рождает принципиально новый феномен, сколько предоставляет дополнительные технические возможности для вещей старых и хорошо известных. Вспомним хотя бы небезызвестный самиздат, процветавший в 60е - 70е годы, - с точки зрения сегодняшнего опыта можно сказать, что это была не просто убогая замена книгопечатанию, а качественно иной, анти-модернистский феномен, по сути созвучный Интернету,12 а вместе с ним - и древним, премодернистским способам распространения текста. У этих естественных "способов публикации" был только один недостаток - техническое несовершенство, заставлявшее прибегать к трудоемкому процессу переписывания или перепечатывания текста вручную. Интернет устранил это препятствие.
--- к оглавлению ---
3. Интернет и физиономия автора
Пожалуй, только в Интернете автор наконец получает настоящую возможность самостоятельно творить себя как знаковую фигуру. В обычной жизни автор, не имеющий прямого доступа к телевидению и другим средствам массовой информации, а часто и к литературным журналам, вынужден более-менее пассивно принимать тот образ, который ему навязывают критики. Во всяком случае, он почти всегда лишен возможности отвечать им с той же и интенсивностью и на той же самой территории. В Сети, с ее демократизмом и открытостью, автор имеет больше способов включиться в полемику и скорректировать восприятие своих текстов. Причем для этой цели ему вовсе не обязательно выступать в роли адвоката самого себя, - он может воспользоваться псевдонимом, может говорить от лица вымышленной виртуальной личности. Более того, он может с самого начала перехватить инициативу в такой дискуссии, нападая под псевдонимом на себя самого. При желании и соответствующих способностях он может имитировать существование целой школы литературных критиков, со своим электронным журналом и дискуссионным клубом, всецело занятых обсуждением его персоны. Вне Сети, используя ресурсы обычных литературных журналов, это сделать гораздо труднее.
И самое главное, что в отличие от печатной литературы, где мы имеем дело с отдельно взятой, а потому беззащитной перед лицом комментатора книгой, в Интернете автор может быть представлен сразу всем корпусом своих трудов, и именно в той "упаковке", которую сам считает нужной, - с присовокуплением необходимых комментариев, введением и предисловием, и даже с возможностью оперативно отвечать на все вопросы читателей. В Интернете все творчество автора превращается в одну большую книгу, - то, что когда-то было всего лишь метафорой, постепенно обретает материализацию. В этом есть свои плюсы, и одновременно - минусы, потому что отдельно взятый текст теряет свою прежнюю исключительность единственного посредника между автором и читателем, и это не может пойти ему на пользу.
В обычной реальности существует два способа пространственно упорядочить творчество писателя: библиотека и дом-музей. В библиотеках автор предстает как сумма вырванных из контекста произведений, в произвольном алфавитном порядке перемешанных с произведениями других авторов. Творчество автора, освоившего много жанров и тем, может оказаться разорванным между разными залами и хранилищами библиотеки, разными разделами каталога. Дом-музей, который позволяет собрать все творчество автора воедино и встроить в контекст его жизни, остается почти непозволительной роскошью, которой удостаиваются только самые великие, и то уже после смерти. В Интернете, напротив, "дом-музей" - то есть сайт, на котором автор представлен во всех своих ипостасях, - вещь вполне обыденная и распространенная. Здесь обретает реальность библиотека иного типа, которая организована не просто как коллекция текстов, рассортированных в зависимости от жанра, а как многоквартирный дом-музей, или поселок, состоящий из таких домов-музеев. Автор, как способ организации и дистрибуции текстов, выходит здесь на более видное место.
Впрочем, бытие автора в Интернете имеет и свои проблемы. Если следовать логике Мишеля Фуко, автор как социальный персонаж - это дитя копирайта.13 В мире печатной продукции копирайт дает не только право, но обязанности, - так что автору даже юридически не так-то просто разорвать связь со своим творением. В Интернете само понятие авторских прав и обязанностей во многих случаях становится размытым и неопределенным, - и оно становится вообще эфемерным, если этого хочет сам автор.14 Соответственно, "авторская функция" в электронной литературе сводится исключительно к своей культурной компоненте, то есть к закону дистрибуции текстов.
Автор как личность и автор как автор текста, как "внутренний голос текста", - это абсолютно несоизмеримые величины. С точки зрения литературного текста, особенно художественного, автор как реально существующая личность не имеет никакого значения, - значение имеет его "внутритекстовая поза", некая искусственная фигурка, которая вплетена в структуру текста, и от имени которой ведется повествование. Освобожденная от экономических и социальных оков, авторская функция в сетевой литературе и сводится к этому "внутреннему голосу текста". Автор задается в сети исключительно своей креативностью, единственным "удостоверением подлинности" является способность производить тексты, гармонично развивающие уже готовый корпус, приписываемый этому имени.15
Применительно к Интернету можно говорить о подлинном стирании граней между автором и персонажем, которое в той или иной мере присутствовало в литературе и раньше. "Автор" в Сети, как "виртуальная авторская личность", сам по себе превращается в особый жанр литературного творчества. Виртуальные персонажи творят свои тексты, живут и умирают,16 сталкиваются в полемике, и даже обсуждают друг с другом теорию виртуальных персонажей.17 Впрочем, эта "виртуализация авторства" - не столько уникальная особенность Интернета, сколько общее явление постмодернистской эпохи, когда такой феномен, как "человеческая личность" в ее классических очертаниях, вообще ставится под вопрос.
Реальный человек, активно участвующий в этой "сетевой жизни" под собственным именем, неизбежно "виртуализуется", - законы сетевого существования вынуждают его относиться к своему сетевому имиджу как к произведению искусства, иначе он становится слишком уязвим. Можно вести речь о грядущей виртуализации авторства, разрушительной для реального автора как самостоятельной знаковой фигуры. Если литературе суждено переместиться в Сеть, вполне возможно, что через несколько десятков лет никто уже не будет писать тексты под своим именем и выставлять на всеобщее обозрение свою реальную биографию.
Причина здесь более глубокая, чем может показаться на первый взгляд. Дело не только в том, что в Интернете пропадает дистанция между автором и читателем, но в том, что исчезает необходимая для текста дистанция между произведением и его автором (как реальной личностью). В печатной литературе эту дистанцию поддерживает сама форма печатной книги, пространственно удаленной от своего автора. В Интернете, с его возможностями интенсивного общения on-line, эта дистанция исчезает.
Когда на чистый голос текста накладывается еще и реальная физиономия автора как личности, восприятие текста искажается. Он становится более одномерным, более плоским, - комментарии, которые сознательно или бессознательно дает нам автор, убирают неоднозначность, затушевывают внутренние точки ветвления, альтернативные прочтения текста. Текст, в его классическом обличье, только теряет от непосредственного присутствия автора, личность которого, как личность живого духовно развивающегося человека, неизбежно несет в себе что-то внеположное или даже враждебное своему тексту. Автор не должен стоять за спиной у текста, - закончив свое дело, он должен удалиться и больше не маячить перед глазами. В идеале, завершив текст, автор должен исчезнуть раз и навсегда. Хороший автор - это мертвый автор. Или - искусственный автор, авторская маска, созданная специально в расчете на данный текст или корпус текстов, как их оформление и завершение.
Впрочем, нарушение дистанции между автором и текстом - это общая беда современной культуры, которая началась еще до появления Интернета. И прежде всего, это общая черта телевизионной эры, - именно с началом телевизионной эры "потаенность" автора стала разрушаться . Интернет только внес сюда особую интенсивность, потому что телевизор не способен обеспечить "обратную связь", ситуацию диалога.
Писатель по своему происхождению - фигура сакрально-мистическая. Первым текстом был сакральный текст. Первым автором был одержимый пророк. Не может один и тот же автор сначала написать Библию, а потом заниматься мелкой перепалкой с ее интерпретаторами и рассказывать о своих мелких, никому не интересных личных проблемах. Человек, который слишком долго слушал прямую речь автора, увидел в нем человека, всего лишь обычного человека со всеми его слабостями, приобретает иммунитет против гипнотического воздействия его текстов. Особенно это касается прозы - в поэзии изначально есть что-то театральное, а проза тяготеет к одинокой келье монастыря. Так, например, тексты Солженицына потеряли три четверти свой ауры после того, как он вернулся на родину, занялся политикой и завел свою телепередачу. Сейчас такую же кастрацию проводит над своими текстами Виктор Ерофеев.
С точки зрения профанации автора и авторства Сеть дает еще больше, чем телевидение. В Сети можно чуть ли не в прямом смысле этого слова похлопать неосторожного автора по плечу, снисходительно пожурить, обругать его, спровоцировать на поспешную и унижающую его достоинство реакцию, т.п. Писатель и телеведущий, писатель и "человек, который дает интервью", - это абсолютные антиподы. Писатель должен прятаться от дневного света и выходить наружу только посредством своих текстов. Зачем читать длинный роман, если автор вот тут прямо сейчас и ответит нам на все вопросы? Читателю, который от природы ленив и скор на выводы, кажется, что он и так все может прочитать по физиономии автора, - к чему еще открывать этот толстый том? Другое дело, когда сама эта физиономия является произведением искусства, "виртуальной личностью", и там, где читатель хочет найти разгадку, он видит только новые загадки.
--- к оглавлению ---
4. Сетевые "игры в бисер" и рождение "активного читателя"
Возможности, которые предоставляет сетевая среда, делают ее идеальным местом для интерактивных жанров литературы, для разнообразных форм литературной игры и коллективного творчества. Это и коллективное создание гипертекстовой беллетристики18, и интерактивные игры по стихосложению19, зачастую принимающие весьма изощренную форму, и просто групповой речевой перформанс, выливающийся в "виртуальный театр"20. Эти литературные игры, "произведения, которые не могут быть перенесены на бумагу либо сильно обесцениваются при таком переносе,"21 принято называть "сетевой литературой" (или "сетературой") в узком смысле этого слова.22 Здесь сетевая литература выступает как жанр, точнее - как совокупность жанров, которые полного развития достигают только в Интернете.
У людей, которые смотрят на эти игры со стороны, относительно "сетевой литературы" существует определенное предубеждение. Они пытаются судить эту игру по плодам, - и действительно, если судить ее по ее плодам, там не так уж часто можно встретить то, что хотя бы приблизительно можно назвать шедевром (впрочем, это зависит от общего уровня участников игры). Однако результат, конечный продукт в этой игре не является главным. На первом месте здесь стоит сам процесс игры, наслаждение, получаемое участниками от этого процесса.23 Эти проекты рассчитаны не столько на писателя и на читателя, в традиционном смысле этого слова, сколько на принципиально новую фигуру, - на того самого активного читателя, о котором мечтали идеологи литературного авангарда (например, Кортасар в "Игре в классики"), на читателя, который делает ставку не на потребление готовой продукции, а на наслаждение от процесса эфемерного творчества и сотворчества, на соприкосновение с порождающими механизмами, сокрытыми в Языке.24
Пока все это кажется маргинальной забавой для чудаков. Однако с точки зрения логики развития (пост)современной культуры, с точки зрения культивируемого в ней здравого смысла, все обстоит как раз наоборот, - как раз обычное, "пассивное" чтение, заслуживает большего удивления, чем интерактивные забавы активного читателя. Способность и желание читать художественную литературу, особенно длинные связные тексты - это вымирающее и уже почти непонятное нормальному современному человеку занятие. Для большинства чтение сегодня - это хобби, а нормальное, здоровое хобби требует активности. Абсолютно пассивное хобби у нас осталось только одно - телевизор. Даже потребление музыки сегодня перестало быть пассивным занятием. Современная музыка ориентирована на танец, как модус соучастия в процессе исполнения мелодии, - явление, находящее свое завершение в молодежной рэйв-культуре, когда огромный танцпол превращается в единую танцующую машину, а музыка, которая ее движет, рождается усилиями диджеев-импровизаторов тут же, прямо на глазах, исходя из логики момента.
Заметим, чтение, как пассивное хобби, серьезно уступает музыке, - музыку можно слушать в "фоновом режиме", занимаясь какими-то другими делами. Чтение такого преимущества не дает - оставаясь по сути своей пассивным занятием (если речь идет о потреблении бульварного чтива), оно требует от человека полного внимания, не оставляя возможности заниматься в этот момент чем-то другим. В этом плане оно похоже на телевизор, но конечно уступает телевизору с точки зрения вкусов массового человека. Кто знает, если бы "телеочки" со встроенным в них видеоплеером стали сравнимы по цене с обычным аудиоплеером, многие ли из тех, кто сегодня читает в метро (одно из классических мест потребления "бульварной литературы"), сохранили бы свою преданность печатной книге? Есть подозрение, что массовый пассивный читатель, читатель криминального чтива и розовых романов, в будущем совсем отомрет, переключится на видео и компьютерные игры. Читать будет некому и незачем.25 Чтение готовых текстов останется маргинальным, неосновным занятием активного читателя. - Речь, конечно, идет исключительно о массовом развлекательном чтиве, а не о настоящей литературе. Литература как выражение мысли, интеллекта, - и, с другой стороны, как шедевр языка, как поле языковых экспериментов, - такая литература бессмертна.
--- к оглавлению ---
5. Гипертекст, "книга книг", и новый виток интертекстуальности
Гипертекст26 вторгается в книгу сразу двумя способами. Во-первых, он способен изменить внутреннюю структуру текста, представить его как "сад расходящихся тропок", в виде сложным образом переплетенных друг с другом фрагментов. Во-вторых, он сшивает текст с другими, внешними ему текстами, - причем настолько естественно и органично, что переход от текста к тексту происходит естественно и остается почти незаметным. Первый аспект гипертекста принципиально ничего не меняет, - особенно в том, что касается литературы. Гипертекстовая беллетристика остается все-таки занятием маргинальным, она относится к области филологических экспериментов и литературных игр.27 Во втором своем аспекте гипертекст, напротив, принципиально меняет статус любого текста. Возможно в будущем, в гипертекстовой среде, единичная, суверенная книга вообще исчезнет, - уже при самом своем появлении каждый новый текст будет прошит тысячью гипертекстуальных связей с другими текстами, чуть ли от каждого слова будет тянуться паутинка в какой-нибудь из закоулков глобальной Сети.
Сегодня внешние гипертекстовые связи для большинства текстов остаются все еще надстройкой, чем-то факультативным и внешним структуре текста. Гипертекст с его бесконечным ветвлением, - вещь незаменимая при составлении справочников, энциклопедий, каталогов, - остается пока лишь техническим средством организации информационных источников. Причина в том, что Интернет еще сравнительно молод, еще не выросло поколение людей, привыкших к нему с раннего детства; в голове у тех, кто читает и пишет гипертекст сегодня, все еще укоренена старая модель линейного текста. Но когда-нибудь все будет иначе: рано или поздно вырастет поколение, которое действительно мыслит в категориях гипертекста. Из технического средства гипертекст превратится в выразительное или даже художественное средство. Здесь, опять же, речь идет не о гиперроманах с ветвящимся сюжетом, а о гипертексте, вторгающемся в смысл фразы, в смысл единичного предложения. Можно представить себе текст, который не просто указывает, не просто жонглирует, но действительно говорит своими гиперссылками. Представим, например, новое эзопово письмо, когда явное содержание текстового фрагмента полностью отличается от гипертекстового, задаваемого набором и расстановкой гиперссылок.
"Гипертекстуальность" выглядит как разновидность интертекстуальности, - это как бы проявленная интертекстуальность, сделанная зримой и общедоступной. С помощью гиперссылок к тексту можно ненавязчиво "пришить" весь его культурный контекст. С этой точки зрения Интернет может дать нам как бы "интертекстуальность для дураков," "имплантированную интертекстуальность", - по контрасту с естественной, заключенной в самом тексте. Сегодня, когда общий культурный контекст исчез, возникает соблазн любую классическую книгу превратить в образовательную энциклопедию. Можно снабдить любой классический текст полным набором исторических, филологических, текстологических комментариев, рассчитанных на самого неискушенного читателя, - поставить ссылку на каждое слово, на каждую коннотацию: "вот это аллюзия на Достоевского, это - на Библию, это - на древнегреческий миф, а это - намек на какие-то эпизоды исторического прошлого".
Посредством гипертекста Интернет взламывает не только форму печатной книги, но и форму манускрипта, в его традиционном обличье. Винегрет гиперссылок разрушает ауру классического текста, взывающую к цельности, к смысловому единству и смысловой последовательности.28 По существу, гипертекст, в своей законченной форме, предстает перед нами как самодеконструирующийся текст. Если смысл линейного текста - это результат иерархического упорядочения отдельных его смысловых фрагментов, то в гипертексте эта иерархия исчезает. В пространстве гипертекстов любой подавляемый голос отсылает к тексту, в котором он является главным. Здесь от классического "различия", когда один из полюсов бинарной оппозиции ставится в преимущественное положение, происходит естественный переход к дерридеанскому "различАнию", когда полюса оппозиции принципиально равноправны.
В пределе, в гипертекстовой среде мы вообще имеем дело не только с самим текстом, но и со всей совокупностью альтернативных текстов, задаваемых комбинаторикой отдельных его фрагментов. Таким образом, смыслообразующая функция уходит из текста и задается конфигурацией гиперсвязей. Смысл текста, вовлеченного в плотную сеть гиперсвязей, из имманентной тексту сущности становится функцией распределения текстов. В Интернете, взятом как целое, господствует шизоидное сознание, которое не занимается смысловым синтезом, а лишь бесконечно перебирает отдельные смысловые фрагменты, то и дело сбиваясь с одного принципа классификации на другой, и спутывая задним числом элементы уже сложившегося порядка. "Книга книг", в которую рано или поздно превратится весь Интернет, будет не книгой, в классическом понимании этого слова, а словарем, энциклопедическим справочником, в котором все связано со всем, но настоящая смысловая связь отсутствует, поскольку отсутствует иерархия смыслов, а также иерархия иерархий.
--- к оглавлению ---
6. Интернет и завершение постмодерна
Безграничные возможности для культурной дифференциации, полифоничность, шизоидность Интернета, отсутствие иерархии, "виртуальная смерть автора", частичная автодеконструкция текста, попавшего в гипертекстовую среду, - все это в совокупности создает ощущение, что только в Интернете по-настоящему выполняются все пункты постмодернистской программы. В печатном тексте постмодерн остается лишь на уровне деклараций, потому что сама среда является принципиально модернистской. Кажется, завершение постмодернистской революции возможно только в Интернете, как в принципиально "постмодернистской среде".
И все же, Интернет нельзя назвать идеальным воплощением грез постмодерна. Интернет принципиально логоцентричен. Это пространство текста, организованное, упорядоченное по законам текста, слова, языка. Образ, жест в Интернете имеет вспомогательное значение, и за любым образом в прямом и переносном смысле там стоит некое Слово, иллюстрацией которого он является. Интернет не просто логоцентричен, но еще и фоноцентричен, - "живой голос автора", пусть даже "виртуального автора", весит здесь больше, чем просто текст. Любой сетевой диалог из борьбы идей стремится вылиться в борьбу персоналий или персонажей, которые стоят за этими идеями. Наконец, Интернет еще и фаллоцентричен, - энергия, напористость проекта играет здесь преимущественную роль. "Холодный", пассивный проект имеет меньше шансов выжить и привлечь внимание, он вытесняется на обочину информационного пространства.
В совокупности, эти три атрибута классической метафизики, лого-, фоно- и фалло- центризм, делают Интернет далеким от идеалов постмодерна. Шизоидность сетевого пространства как целого оборачивается маниакальностью или даже параноидальностью отдельных атомов, его составляющих. Идеал постмодерна - шизоидное сознание - здесь выполняется только на уровне сознания культуры как целого, но не на уровне отдельных культурных персонажей, ее составляющих. Интернет - это не мир шизофреников, а мир волюнтаристов. В Сети происходит второе рождение метаповествования, столь ненавистного постмодерну, - но только локального, а не глобального, как было прежде. Это расцвет, умножение метаповествований, каждое из которых замкнулось в принадлежащем ему фрагменте Сети. Вместо одного, тотального метаповествования, обладавшего правом распоряжаться печатным станком и обрекавшего на небытие все альтернативные дискурсы, Интернет дал право на жизнь всем возможным метаповествованиям.
Вспомним, что и автор, о смерти которого поспешно заявил постмодерн, "ушел" в Интернете лишь как источник копирайта, как наемный работник социума - но снова вернулся как внутренний голос текста. Получается, что в результате этого "сетевого завершения постмодерна" исчезла не столько структура традиционного текста, с такими ее атрибутами, как лого-фоно-фаллоцентризм, метаповествование, автор, сколько та ее часть, которую внедрил печатный станок. Из текста исчезает не сам текст, а только следы печатного станка, - сам же текст возвращается в древнее премодернистское состояние. В Интернете не происходит доведение деструктивных тенденций постмодерна до их логического завершения. Односторонне-деструктивный характер постмодерна здесь снимается, - или, точнее, в этой среде проявляется характер постмодерна как реакции именно на модерн, а не просто антикультурного явления. Выполнение миссии по деконструкции институтов модерна естественно означает и конец постмодерна, возвращение премодернистских форм духовной жизни, - разумеется, с поправкой на новейшие технологии.
Именно там, в премодернистском прошлом культуры, мы должны искать параллели Интернету, если хотим понять, во что он может превратиться, если все его возможности использовать должным образом. Если искать параллели Интернету в прошлом, искать столь же высокую степень концентрации интеллектуальной жизни, когда все стягивается как бы в одной точке пространства и времени, то лучше всего, пожалуй, подойдет атмосфера древних Афин 5 - 3 века до н.э., как она изображена у Диогена Лаэртского. Ситуация перманентного диалога; множество колоритных персонажей, столкнувшихся в рамках одной дискуссии; верховенство живого голоса, который говорит здесь и теперь, пренебрежение к рангам и титулам, заставляющее каждого постоянно подтверждать свои претензии на обладание истиной, - где еще в прошлом мы найдем нечто подобное? Возможно, истинный дух свободной античной культуры по-настоящему может почувствовать только человек, который на некоторое время окунулся в сетевую среду. Без опыта Сети вы бессознательно переносите на античную культуру стереотипы печатной эпохи или, в лучшем случае, культурный опыт позднего средневековья, который, не желая того, привнесли в классическую филологию ее отцы-основатели.
Почему я говорю именно об античном премодернизме, а не о премодернизме Средних веков? Во-первых, нужно учитывать глубинную демократичность античной культуры, как бы сильно она сама ни желала возродить внутри себя дихотомию профанное / сакральное. Второй момент - ориентация на устное слово, к которому максимально приближен текст в сетевой среде. Здесь на ум сами собой приходят Сократ или Диоген, философствующие на рынке. Трудно понять, как отнеслись бы к Интернету Пушкин и Достоевский, но герои Диогена Лаэртского, персонажи эллинистических Афин наверняка были бы в нем как рыба в воде. Быть может, это и слишком смело - называть Интернет затаенной мечтой античного интеллектуала, но если вспомнить рассуждения Платона о беззащитности письменного текста перед лицом интерпретатора,29 это утверждение не кажется таким уж комичным. Синтез записанного текста и беседы, атмосфера перманентного диалога, которую предоставляет нам сетевая среда, реальное присутствие автора за спиной у текста, - все это во многом снимает платоновские возражения против письменного слова.
Еще один важный штрих, который нельзя оставить без внимания: в Интернете из текста уходит не только печатный станок, как символ Власти, но еще и Время, как символ модерна, символ "Нового времени". Время и пространство уходят не только как препятствие, но и как оси координат, вокруг которых упорядочиваются тексты, которые так или иначе отражаются в их структуре и содержании. Эпоха модерна выстраивает тексты в иерархию по степени актуальности. Тексты попадают в двумерную систему координат, где одно из измерений - "авторитетность", другое - "новизна". При этом, в отличие от предшествующих культурных эпох, "новизна", накапливаясь, постепенно перевешивает "авторитетность". "Новизна" сама превращается в один из модусов авторитета. Тексты, в зависимости от актуальности, упорядочиваются в своего рода эволюционную последовательность. Так же как и печатный станок, эта актуальность не остается внешней тексту, но проникает в его структуру. Модернистский текст актуален и сиюминутен уже в момент своего рождения.
В Интернете вместе с иерархией уходит и актуальность, - точнее, "абсолютная актуальность" модернистского текста заменяется на актуальность относительную, потому что у каждой из бесконечного множества культурных групп, составляющих сетевой мир, свои критерии актуальности, никак не связанные с "историческим временем", с "главными часами социума". Когда-то единое культурное пространство расщепилось в Сети на множество суверенных и автономных частей, и каждая из этих частей имеет собственные часы. Пока это не так уж заметно, потому что на Интернет по привычке переносят чуждые ему представления и ожидания. Но когда-нибудь это поймут все: время здесь больше не является главной нитью, на который нанизываются вновь появляющиеся тексты. Время в Интернете - это не ось, а многомерное пространство с неевклидовой геометрией. Текст в Интернете изначально лишен актуальности, вырван из физического времени и пространства, вырван из внешнего тексту мира. Текст в Интернете может говорить не только с "актуальным настоящим", как печатный текст модерна, но и с мирами прошлого, мирами будущего, мирами фантазии. Можно говорить не просто о "суверенности", но о своего рода "аутичности" интернетовского текста. По ту сторону пространства актуальности, каждый текст задает свой собственный мир - и в тоже время имеет в качестве контекста все остальные культурные миры, со всеми их эпохами и ландшафтами.
Интернет переиграл ту цивилизацию, которая его породила. Если взять за отправную точку фантазии киберпанка (безусловно архетипические для западного человека, и наверняка сыгравшие немалую роль в рождении Интернета), должно было получится нечто суперсовременное и античеловеческое, царство запредельных технологий и скоростей, устремленное в будущее, сгусток виртуальных пространств, где человек в потоке времени навсегда забывает о своей человеческой природе и низводится до уровня компьютерных фантомов. Вместо это получилось что-то близкое, родное и давно знакомое, - вавилонская библиотека, бесконечный перепутанный архив, мир без времени и пространства, заколдованное Царство Текста.
май 1998

@темы: язык и культура

---

Just for fun

[inannaterme]

01.06.2010 в 22:56

Пишет  KillMyself:

Нагло спёр
Иностранцы о русском языке.
На что похожа русская речь с точки зрения человека, не владеющего этим языком?

Нидерланды:
Русский язык – это звуки, которые издавала бы кошка, посади её в коробку, полную мраморных шариков: писк, визг и полная неразбериха.
США:
Мне всегда казалось, что русский – это смесь испанского с округлым «р», французского, в который добавили «ж» и немецких грубых звуков.
Чехия:
Для меня русский звучит ровно как польский. Та же интонация, то же «женственное» произношение, в особенности по сравнению с чешским.
Великобритания:
По мне, русская речь – это нечто среднее между рыком моржа и мелодией Брамса.
Ирландия:
До того, как я начал изучать русский язык, и ещё некоторое время спустя после начала уроков славистики, тем больше он казался мне похожим на запись любого другого мирового языка, пущенную задом наперёд.
Новая Зеландия:
Как будто кто-то толком не отхаркался, набрал полный рот слюны и при этом пытается разговаривать.
Австралия:
Русский звучит очень брутально, маскулинно. Это язык настоящих мачо.
Монголия:
Самое удивительное, что русский язык может звучать совершенно по-разному: все зависит от говорящего, и от того, что именно говорится. В принципе, от русского языка при желании можно добиться ангельского звучания. Правда-правда! Русский – это пластилин, из которого масте может вылепить все, что пожелает.
Италия:
Это как приглашение к отчаянному флирту. И особенно, когда русские девушки невероятно сладким голосом произносят вот это их «ПАЧИМУ?». Опубликуйте меня, пожалуйста.
Корсика:
В высшей степени эмоциональный язык – в интонацию русские вкладывают много чувства и страсти. Пример: «ВОТ ЭТО ДА!»
Германия:
Русский язык – это пара знакомых слов, затерянных в полном лингвистическом хаосе неприятных на слух звуков.
Великобритания:
Как звук наждачной бумаги, скребущей по шероховатой поверхности, покрытой тонким слоем лака. А если говорить о провинциалах, то их русский – это скрёб наждачной бумаги по шероховатой поверхности безо всякой лакировки вообще.
Израиль:
Он, как рев автобуса, застрявшего в пробке. «Да-да-дааааааааа». И так – по нарастающей.
Франция:
Русский язык – он как очень плохо отрегулированный радиоприёмник: полным-полно лишних шорохов, треска и скрипа.

@темы: язык и культура, фонетика

---

[Sakurka1234]

Здравствуйте.Подскажите, пожалуйста, где можно скачать книги в электронном виде, чтоб только работали...?

---

Образование имён

[Jariad]

Приветствую уважаемых лингвистов!

Могли бы вы подсказать писателю какой-нибудь способ словообразования оригинальных имён?
Может, есть даже программка какая-нибудь?
Спасибо!

---

Всем привет!

[Злобная Бяка]

Может кто-нибудь помочь?
Моей подруге нужны материалы по теме "Лейтмотивы и дейктические средства выразительности".
Может кто-нибудь посоветовать хороший ресурс или какие-нибудь авторов?
Заранее очень благодарна.
Спасибо!

---

Введение в теоретическое языкознание. И.П. Сусов

[inannaterme]

Обожаю этого автора, нашла в сети и решила поделиться.
homepages.tversu.ru/~ips/1_01.htm

@темы: учебники

---

Новые смыслы - новая психология

[_FOTINA]

В русском языке развиваются новые идеи и смысловые поля

ИНТЕРВЬЮ С ИРИНОЙ ЛЕВОНТИНОЙ, кандидатом филологических наук, старшим научным сотрудником Института русского языка им. В.В.Виноградова РАН

- Ирина, что нового появилось и проявилось в русском языке в 2000-е годы ?

- Обычно в языке ничего не возникает на пустом месте, все новое вырастает из старого. Можно отметить несколько явлений. Люди больше всего говорят о новых словах. Вообще-то новые слова появляются всегда, важно то, что появляются новые смыслы. Если новые слова приживаются быстро, это означает, что заполняются определенные смысловые лакуны. Новые смыслы часто связаны с изменением системы ценностей. Приведу примеры.

Ценностью стал жизненный успех. Возникло словосочетание "успешный человек", говорят, что это калька с английского, но ведь почему-то раньше она нам не была нужна. Положительно окрашенными становятся в речи многих людей слова "агрессивный" (человек) и "эгоист". Новые смыслы стали закладываться в 1990-е годы, а для молодых людей они уже стали привычными.

Произошла радикальная перемена в отношении к потреблению. Наиболее ярко это проявилось в моде на слово "гламур". Речь о внешней красивости, в русской культуре она всегда считалась не важной. Забавно, что люди считают "гламур" французским словом, все изящное и шикарное считалось у нас французским, хотя это английское слово и во французском языке оно такое же заимствованное, как и в русском. Оно появилось у нас в конце 1990-х и стало чрезвычайно заметным, все про все говорили - гламур. И сейчас это слово никуда не делось, но оно перестало быть таким значительным, сделалось привычным. Таким же привычным стало слово "комфортный": комфортными могут быть жизнь, отношения и т.д. Эти словосочетания, так же, как и "успешный человек", стали привычными, само собой разумеющимися. Наверное, это неплохо.

К достижениям последнего времени я бы отнесла представление, что психическая норма - это хорошо. Раньше привлекательной была творческая личность с налетом безумия, как ласково говорили, с сумасшедшинкой, сейчас положительной характеристикой является: он человек абсолютно вменяемый и очень адекватный. Вменяемый - это о человеке, с которым можно разговаривать: он тебя поймет. Слово "адекватный" - псевдопсихологический термин, означающий, что человек ведет себя нормально. В русской культуре всегда были интересны крайности, сейчас в чести норма. Возможно, это показатель стабилизации: важно нормальное существование нормального человека. Отсюда мода последних лет на слово "самодостаточный". Оно не ново, в словарях имело помету "книжное". Сейчас оно настолько распространено, что появляется в брачных объявлениях: "Самодостаточная женщина ищет самодостаточного мужчину". Каким должен быть сегодняшний человек? Психически нормальным, не обладающим сильными комплексами и страхами, не вешающим на другого свои проблемы. И еще позитивно мыслящим. Словосочетание "позитивное мышление" стало настолько привычным, что молодые люди не понимают, как это раньше его не было.

Люди обычно реагируют на появление новых слов, но язык - это не слова, язык - это в первую очередь порождение и трансляция смыслов, слова же являются оболочкой. Если мы окинем взглядом изменения, произошедшие в языке, мы увидим, что образовались и развиваются новые идеи и смысловые поля.

- Стремление к норме является весьма существенной характеристикой современности. Ведь еще недавно норма была уделом мещанства, сейчас становится краеугольной ценностью .

- Но это не значит, что мы будем жить именно так, а старые ценности исчезли. Мы пережили торжество гламура. Выскакивает то, чего не хватало раньше, оно становится модным, возникает впечатление, что это навсегда. Но со временем эти явления занимают подобающие им места. Язык это очень четко отражает.

К тому же нужно помнить об опасности, которую нес и несет романтизм. Он бесчеловечен, его не интересует обыденная жизнь конкретного человека. Булгаков в свое время предложил такой способ борьбы с революциями: "Никогда не снимайте абажура с лампы". Абажур, который почитался символом мещанства, дает круг света, где склоняются головы близких людей. Это противопоставление ценности частной жизни революционной романтике, призывавшей к борьбе за освобождение человечества. Обыденную жизнь воспевал Розанов, в последние годы ее певцом является Тимур Кибиров. В китчевом варианте ее пропагандирует сегодняшняя реклама. Русской культуре действительно не хватало тепла частной жизни, она была слишком увлечена высокими идеями.

- Но здесь важна грань. Люди так метнулись к частной жизни, что за короткое время по уши увязли в потребительстве, под лозунгом "я политикой не интересуюсь" доверили управление страной небольшой группе. Идея частной жизни оказалась доведенной до абсурда .

- Действительно, свобода в представлении нарождающегося среднего класса сосредоточилась на вопросах, куда в следующий раз ехать отдыхать и какую новую модель машины купить. Но это пройдет.

- На чем основана эта ваша уверенность ?

- Если мы видим, что в языке прошло несколько циклов, значит, изменения происходят и в жизни. Может быть, общество еще не осознало этого. Идеей гламура наелись довольно быстро, захотелось чего-то нового.

- А почему вы думаете, что это новое будет чем-то, извините за выражение, более духовным ?

- Потому что в русской культуре и в русском языке накоплено очень много. Идеи и явления, ушедшие на задний план, никуда не деваются, о них забывают, но они не исчезают. Как только схлынет азарт потребления, люди к ним потянутся. В свое время формалисты описали алгоритм развития искусства: главные жанры отходят на периферию, периферийные жанры становятся главными, действует механизм пародии и т.д. Так развивается не только искусство, но и культура вообще. Появляется некая идея, потом ключевое слово, его употребляют отдельные люди, потом оно становится массовым и опошляется, постепенно оно сменяется новым.

- Довольно распространена точка зрения, что одной из главных особенностей уходящего десятилетия является мощный приток в русский язык иноязычных слов, что делает наш язык все менее русским. Что вы скажете на этот счет ?

- Я с этой точкой зрения не согласна. Язык должен реагировать на изменения жизни, не меняются только мертвые языки - латынь или древнегреческий. Жизнь меняется так бурно, а язык остается прежним - очень странная ситуация, свидетельствующая о том, что этот язык находится на грани гибели. Возьмем, к примеру, раздражающее многих слово "шопинг". Это важное слово, относящееся к сфере потребления, о которой я говорила. Оно, кстати, появилось не только в русском языке, но и во многих других. "Сделать шопинг" и "сходить за покупками" - это два совершенно разных явления. Слово "шопинг" имеет за собой некую идеологию. Когда мы говорим "сходить в магазин", это означает, что мы реализуем возникшую у нас потребность: находим предмет, который нам нужен. Совсем иное - "делать шопинг". Шопинг связан с большими торговыми центрами, куда человек приходит, чтобы узнать о своих потребностях: он не только не знает, что он купит, он не знает, что существует некая вещь, которая окажется ему нужной. То есть шопинг не просто удовлетворяет нашу потребность, он ее формирует. Для человека старой формации поход в магазин - тяжелое испытание, которое нужно выдержать только в случае острой необходимости, для нового поколения это совсем не так. Появилось понятие шопинг-терапии: в плохом настроении человек идет по магазинам просто так, он и отвлекается, и формирует свои новые потребности. Слово "шопинг" описывает новую реальность.

В 2000-е годы в нашу жизнь вошли слова "креатив", "креативный", "креативщик", "креатор" и т.д. Каких только камней не бросали в эти слова. Взглянем с другой точки зрения. В русском языке и русской культуре всегда было принято удвоение важных понятий. Существовали "правда и истина", "добро и благо", "долг и обязанность", "радость и удовольствие" и т.д. Первый вариант представлял горний мир, второй - дольний. Вообще для русского языка характерно разнесение лексики по высоким, средним, низким слоям. Многие выступали с претензией: зачем слово "креатив", если есть русское слово "творчество"? А теперь давайте представим рекламное объявление, в котором написано: "В рекламный отдел требуется творец с опытом работы". Для русского языка это просто невозможно, слово "творец" не может быть связано с прикладной деятельностью. Таким образом, появление слова "креатив" - в некотором смысле проявление уважения к принципам русского языка.

Язык, с одной стороны, является природной стихией, которая саморегулируется. Но с другой - он не существует сам по себе, его носителями являются люди. В этот механизм встроены наши эмоции, ценности и т.д. Для того чтобы язык нормально функционировал, необходимы ретрограды, противостоящие нововведениям, и новаторы, всячески их проталкивающие. В этой борьбе отсеется шелуха, а необходимость нового станет очевидной.

Еще важный момент. Произошли изменения не только в самом языке, но и в условиях его бытования. С моей точки зрения, серьезной проблемой стало неумение переключать регистры. Я не против молодежного сленга, но нужно понимать, где и как его использовать. Студент может разговаривать на сленге со своими друзьями, но, зайдя в аудиторию, он должен перейти на другой языковой регистр. Это замечательно: чем больше выбор, тем лучше.

- Как вы смотрите на будущее русского языка ?

- Я всю жизнь изучаю русский язык, меня поражают его невероятные глубина и возможности. Происходящие перемены не могут ему навредить, он все перемелет, все осмыслит. То, чего мы не можем сделать в реальной жизни, будет происходить в языке. То есть он будет существовать, превозмогая реальность, в нем будут развиваться те идеи, которые не получат развития в реальности. Мы медленно, но постепенно отходим от идеологии нашего особого пути, от представления, что мы совсем не такие, как все остальное человечество, и т.д. Язык фиксирует проникновение к нам ценностей западного мира: выбора, комфорта, частной жизни. Проникновение этих понятий в наши головы я оцениваю положительно. Не стоит огорчаться, что мы становимся похожими на других. Русская культура настолько сильна, что у нас есть все возможности, став более цивилизованными, сохранить свою индивидуальность.

газета "Культура", №3 (7716) 28 января- 3 февраля 2010 г.

---

Магическая функция

[inannaterme]

Есть такой гипотетический закон, как закон сохранения информации (из области эзотерических учений и не признанный официальной наукой).
"Он гласит, что никакое явление не может свершиться, пока о нем не появится информация. Другими словами, дом никогда не построят, пока не появится его проект" (с).
Это признание за языком действующей магической функции.
А вы верите в нее?

@темы: функциональная лингвистика

---

Елисаветградское Евангелие

[Дейдре]

Продолжается распространение факсимильного издания Елисаветградского Евангелия тетр, хранящегося в Музейном собрании НИО рукописей Российской государственной библиотеки (РГБ. Ф. 178. № 9500).

Елисаветградское Евангелие — одна из замечательных лицевых пергаменных рукописей, хранящихся в фондах Российской государственной библиотеки. Время создания книги — спорный вопрос. Раньше считалось, что она была сделана в начале XVII в. книжниками молдавского митрополита Анастасия Кримковича. Однако в настоящее время болгарская исследовательница Мария Спасова передатировала ее на основании лингвистического и палеографического анализа ближе к рубежу XV - XVI вв.

Оригиналом Елисаветградского Евангелия послужило знаменитое Лондонское Четвероевангелие 1356 г., выполненное в Болгарии для царя Иоанна Александра Асеня; последнее в свою очередь скопировано болгарскими книжниками с византийского лицевого Евангелия тетр XI в., хранящегося ныне в Национальной библиотеке Франции в Париже (gr. 74).

Ранняя история Елисаветградского Евангелия неизвестна: рукопись была обнаружена учеными лишь в 1880-х гг. в г. Елисаветграде (Херсонской губернии, ныне – г. Кировоград), откуда и получила свое название. Чуть позже ее выписал в С.-Петербург для работы Н.В. Покровский — историк искусства, профессор С.-Петербургской духовной академии и директор Археологического института. Н.В. Покровским было выполнено первое научное описание Елисаветградского Евангелия (с датировкой рубежом XIV–XV вв.), сопровождённое публикацией снимков некоторых листов рукописи (см.: Покровский Н.В. Евангелие в памятниках иконографии преимущественно византийских и русских. СПб., 1892. С. XX–XXVII). Затем рукопись была возвращена в Елисаветград и оставалась там, по крайней мере, до 1914 г. Однако уже в 20–30-х гг. XX в. следы книги теряются. Лишь в 1963 г. М.В. Щепкина обнаружила ее в Государственной библиотеке им. В.И. Ленина (ныне – Российская государственная библиотека: РГБ) (см.: Щепкина М.В. Болгарская миниатюра XIV в. М., 1963. С. 90, 92–100). Согласно учетным данным, рукопись поступила в библиотеку в 1940 г. от частного лица.

Благодаря уникальным художественным особенностям Елисаветградское Евангелие является признанным раритетом мировой книжной культуры. Его упоминание в исследованиях, посвященных евангельским миниатюрам, стало хрестоматийным.

Одна из причин выбора Елисаветградского Евангелия для первого издательского проекта Фонда связана с отсутствием факсимильных воспроизведений славянского Евангелия тетр (т.н. Четвероевангелия). В отличие от богослужебного Евангелия апракос, в котором главы каждого из четырех Евангелий читаются вразбивку, следуя годовому циклу их чтений на службе в церкви (начиная от Пасхи), Четвероевангелие содержит полный текст всех четырех Евангелий: от Матфея, Марка, Луки и Иоанна, читающихся в этой же последовательности.

Надеемся, факсимильное издание Елисаветградского Евангелия привлечет внимание не только ученых и специалистов, но и всех тех, кто хотел бы почитать на церковно-славянском языке древнее рукописное Евангелие.

Общество любителей древней письменности

Вчера получила эту Книгу. Мало что можно сказать - писать междометиями не хочется. Но, как хорошо, что есть люди, которые это делают. Люди, которые популяризируют древнюю письменность. Там ещё и лекции читают!

@темы: язык и культура, история языка

---

Дискуссионное

[_FOTINA]

Обсуждение книги «Что есть истина?» Литературные версии критического идеализма», СПб., 2009, написанной заместителем директора Института Русской Литературы (Пушкинский Дом), доктором филологических наук В.А. Котельниковым.

Из анотации:

"В книге кардинально пересматривается традиционное представление о господстве в русской классической литературе «критического реализма» и раскрывается содержание и роль в ней иного миропонимания — критического идеализма.
Автор книги показывает, что в литературе XIX в. движение творческой мысли шло от эмпирического познания к идеальным сущностям и от них — к критическому пониманию действительности. Это совершалось во взаимодействии языка светской словесности с церковнославянским языком, а художественных образов — с этическими и эстетическими концептами сферы абсолютного, с образами высокого мифа; это происходило во встречах опыта с «вечными» идеями".

Отдельные цитаты из выступлений участников дискуссии (авторитетных и весьма уважаемых литературоведов):

"Действительность никогда не может соответствовать идеалам, всегда есть зазор между идеальным и реальным".

"Сегодня происходит обесценивание всех представлений о мире, о человеке. Человек перестаёт быть предметом, оцениваемым с серьёзных ценностных теорий, он осознаётся неким усредненным существом биосоциального мира и не представляет собой в своих намерениях специфическую ценность".

"Литературный герой становится всё более реальным, литература прорастает в жизнь, а жизнь становится всё более литературной".

"Дело литературы в назывании имён, не более, но и не менее!"

"Виссарион Белинский сгубил несколько направлений в русской литературе. Он совратил многих талантливых писателей в социальность. Белинский не исторический человек. Ему было безразлично, что будет после него. «Социальность или смерть» было его лозунгом".

"У Антона Павловича Чехова имелось мироотрицание. Он не имел что и чем утверждать".

"Идеал сам по себе категория несколько подозрительная. Она претендует на то, чтобы осуществить нечто вне жизни и помимо жизни".

"На смену критическому реализму и социалистическому реализму, приходят метафизический реализм, реализм мистический, трансреализм, сверхреализм, реализм пост-постмодернизма, в котором все взгляды, даже самые безумные, имеют право называться реальностью".

@темы: новые книги, литературоведческое

---

ЛЕВ ЛОСЕВ "СОЛЖЕНИЦЫН И БРОДСКИЙ КАК СОСЕДИ". М., 2010

[_FOTINA]

Последняя книга, подготовленная Львом Владимировичем Лосевым (1937-2009). Поэт, драматург, эссеист, автор первой биографии Иосифа Бродского, он на протяжении двух десятилетий преподавал русскую литературу в Мичиганском университете, а затем в Дартмутском колледже в США.
Разнообразные по жанру тексты, собранные в книге, явились результатом многолетней работы автора в области интерпретации литературных событий (будь то "Слово о полку Игореве" или творчество наших современников).
Мемуарные очерки и стихотворения сохраняют в себе "просто голос", живую интонацию присутствия.

"Солженицын читает Бродского предвзято, как Толстой читал Шекспира, как Соловьев читал Лермонтова.
Всё это верно, но солженицынская критика по существу настолько несостоятельна, что вся ее рефутация несколько безадресна. Тем, кто любит и понимает Бродского, оно и так очевидно. Тех, кого раздражает его поэзия, логикой и фактами не переубедишь. Нравится — не нравится. С этим глубинным подсознательным фактором в восприятии художественного текста ничего не поделаешь. В какой‑то степени можно воспитывать вкус и художественную восприимчивость в очень молодых людях, но по достижении определенного возраста эстетические критерии интегрируются в личность, отказаться от них всё равно, что отказаться от самого себя. Нравится — не нравится, «ндра» или «не ндра», как говорил Е.Л. Шварц".

@темы: новые книги